Глава V

Ганс однажды сказал своей матери: «Я люблю Богоматерь в особенности за то, что она женщина!» Он ответил таким образом просто, вполне наивно, потому что г-жа Кадзан удивлялась его исключительной преданности Деве Марии, точно Бога не существовало и Она одна была на небесах. Эти слова, которые в первую минуту казались только милы­ми и приятными, несколько раз приходили на ум г-же Кадзан в последующие дни, когда ее частая мигрень снова овладела ею, и, не имея возможности выходить, она дремала в своей комнате, опустив голову на нежную подушку из волос. Так была приятна и облегчала боль нежная теплота, касавшаяся ее лба! Ее сын был там, далеко, в грустных залах коллежа, справлялся в тяжелых словарях, писал мелом на черной доске. Он был так прилежен, что даже не смотрел на большие часы во дворе, не высчитывал, когда стрелки на циферблате покажут минуту возвращения домой. Но его мать следила на своих маленьких часах за игрою стрелок, то покидавших, то искавших друг друга. Она считала длин­ные часы, скучала без Ганса. По крайней мере, у нее было все время что-то, принадлежавшее ему: нежная подушка, в которую она возымела чудную мысль заключить волосы Ганса. Это было точно неизменное саше ее одиночества, верное изголовье в пору ее недомогания. От него к ней исходила точно окутанная дымкой ласка, проникавшая через ткань влага, тонкий аромат, близкий, словно чье-то прису­тствие. И временами она погружала свое страдающее лицо в маленькую подушку, точно в воду, которая смывает румя­на, как сделал Христос с тканью Вероники, где Он оставил свою кровь и шипы!

В такие дни, точно для того, чтобы принести ей еще большую муку, слова Ганса не раз приходили ей на память, тревожили, беспокоили ее: «Я люблю Богоматерь в особенности потому, что она женщина». Разумеется, он говорил таким образом бессознательно, милый, наивный мальчик, который был украшен чистотою не только тела, но и духа! Но эти слова были важным признаком. Мысль о женщине уже проявлялась. Мальчик должен был страдать от подготов­лявшейся возмужалости. Ужасный переходный возраст! Мо­жет быть, его набожные порывы, его преданность Богомате­ри, пламенные молитвы являлись только движением сердца и крови, желавших любить.

Г-жа Кадзан с ужасом думала о будущих днях. Ах, если бы Ганс мог не расти, оставаться наивным юношей! Каждый шаг, который он делал, удалял от нее сына. Между тем она столько мечтала, продолжала мечтать еще и теперь, что ее сын никогда ее не покинет! Из-за того, что она была вдова, одинока, и никого у нее не было, кроме него, она надеялась, что он навсегда останется с нею. Так хорошо смотреть, когда сын неразлучен с матерью! Такое трогательное впечатление производит чета из матери и сына, беспрестанно находящи­хся вместе, удовлетворяющихся обществом друг друга! Так приятно слышать, чтобы тебя называли, даже взрослого, даже старого: «мое дитя!» Иногда она делилась с ним этим проектом — не расставаться, всегда жить вместе, и Ганс с радостью соглашался.

«Потому, что она женщина», теперь эти слова дышали угрозою. Да, любовь к женщине была опасна, она могла создать препятствие, о которое сломалось бы ее дорогое желание. Печально сознавать матерям, что уже существует в ту минуту, когда они об этом думают, та женщина, которая из глубины вечности направляется к их сыну. Печально думать, что отныне они не будут самыми любимыми и что даже они не будут считаться самыми любящими. Другая женщина будет любить сильнее; другая будет любить лучше, потому что ее любовь отдается.

Г-жа Кадзан с беспокойством смотрела на это неизвестное будущее. Еще если б это была только одна женщина, чистая и добрая, которая разделит с ней судьбу Ганса. Но она знала всю опасность падения, к которому ведет беспорядочная и свободная жизнь мужчин, искушения со стороны женщин, — всех греховных женщин, которые, являясь точно врагами матерей, заставляют стираться их лица из зеркал сердца, где они отражаются.

Г-жа Кадзан дрожала за своего сына, который по своей нервной натуре и чувствительности тепличного цветка осо­бенно подвержен опасности. К счастью, религия являлась средством предупреждения и отклонения. Мать Ганса радо­валась, что в коллеже культивировали его набожность и что она сама алтарями в май месяц, девятидневными службами, зажженными свечами, молитвами по четкам и паломничес­ твом развивала эту веру, которая охраняет его страхом ада. Таким образом он будет предохранен против всякого дурного поведения и будущих сетей страсти.

Разве набожность не есть та же страсть, но более обла­ гороженная, одухотворенная? Вся католическая литургия с ее обстановкой и аксессуарами, из которых каждый является гениальным символом, удовлетворяет всех, кого мучает не­ понятный конфликт между идеалом и чувственностью.

У органа есть свои объятья; ладан своими струйками заставляет думать об аромате волос, затем чудо любви совершается в самом причастии, которое начинается с поце­луя на устах, кажется давно желанным и, наконец, достиг­нутым обладанием, когда человек чувствует, что другое существо, именно Бог, вошло в него и живет там…

Г-жа Кадзан утешалась: какое счастье, что она воспитала своего сына в вере, возбудила его религиозное чувство! Она будет искать там и найдет средства против греха, искушения тела. Благодаря этой сильной вере она сможет защитить его от других женщин, сохранить его всегда возле себя, осуще­ ствитьсвой план… И без всякого эгоизма!

Разве он не испытывал в церкви почти физического опьянения, единственное наслаждение, за которым не сле­дует печаль? И его страстная впечатлительность, его чувст­ венное и нежное сердце найдут свое лучшее назначение, почти сверхъестественное в любви к Богу, в особенности любви к Богоматери, «потому что она женщина», да! Та женщина, которая, может быть, займет в его сердце место всех других, единственная, к которой мать не будет его ревновать.

 Глава VI  ☛

Бельгия экскурсия

Совмещение духовного с мирским: кскурсионный тур по монастырям в которых производятся лучшие сорта Бельгийского пива.

Экскурсия по Бельгийским монастырям производителям сортов пива «Траппист»