Молчание

I

Молчание кругом: то голос, замирая,
Подруги моего Молчания звучит,
Что перед зеркалом стоит полубольная,
Роняя лилии в него своих ланит.
И все предметы ей там видны в отраженье:
Деревья и мосты, прохожие, река,
В которой свет бежит, как в небе облака;
Но вскоре, утомясь, почти в изнеможенье,
Она приказ дает в припадке мрачных дум:
«Закройте окна все! меня пугает шум»..

II

О сладость вечера! Безмолвие гостиной,
В которой нет огня! Темнеет потолок.
Как сладостный покой пред мирною кончиной,
Ложатся сумерки; — и сон уж не далек.

Улыбку сумерки нам шлют, как смерть благая,
И, в тусклом зеркале увидевши себя,
Ты станешь замечать, как, тихо исчезая,
Ты отступаешь сам во мрак небытия.

Картины на стенах хранят в воспоминанье
В пределах темных рам события навек;
— То красок и души былые начертанья, —
И тени падают на них, как черный снег.

О сладость вечера! Как звукам вьолончели,
Внимает чуткий слух царящей тишине;
Те мысли, что в слова облечься не успели,
Влюбленные в тот миг услышат, как во сне.

Вот постепенно свет скрывается лениво;
О сладость! В полутьме неясной быть вдвоем
И чувствовать себя единым существом
И мыслить об одном друг с другом молчаливо!

III

Уснула комната, последний замер звук
И сумрак сеть свою раскинул, как паук,
Вначале по углам, чтоб в них мечты земные
Окончили полет, как мушки золотые.
В молчании душа склонна к тому с тоской,
Чтобы считать себя все больше сиротой,
И все минувшее в вечерней мгле унылой
Представится тогда ей свежею могилой.

Мечтатель предан вновь младенческой мечте,
Что восстает пред ним в молчащей темноте,
В которой, как в его тоске, все необъятно.
Во мрак вступает он и мрак — в него обратно
И чувство сладкое в тот миг проснется в нем,
Что, не меняясь сам, меняешь все кругом.

Покой молчания отгонит рассужденье
И в тот же самый миг является забвенье;
Чернеющим пятном густые облака
Повиснут над душой, как сети паука,
И в паутине той тотчас мечты земные
Окончат свой полет, как мушки золотые.
И потухает все! Нет более мечты!
О сладость! созерцать пространство пустоты!

IV

В гостиных зеркала по зимним кратким дням,
Как воды пленные, все преданы мечтам, —
И служат грусти их далекою причиной
Черты, что их немой поглощены пучиной,
Что в них с улыбкою глядели на себя.
И видишь вновь теперь, в них взоры углубя,
Как предков дорогих проходит вереница,
В могильном сумраке исчезнувшие лица!
И мнится, что, склонясь к холодному стеклу,
Ты поцелуй даешь их мертвому челу!

V

Белеют лебеди по дремлющим каналам
Умерших городов над бледною водой,
Где здания лежат рисунком обветшалым,
Белеют лебеди мечтательной толпой.

И вечером в водах с движеньем незаметным
Они, как призраки неведомой страны,
Свершают млечный путь в мерцании планетном
И, шею вытянув, срывают цвет луны.

В них души кроются, что в мире жили мало,
Которым жизнь опять достанется в удел;
Поэты учатся молчанью Идеала
И очищаются в святилище их тел.

Певцы, в младенчестве сошедшие в могилу
Без лавров, не успев начать бессмертный труд,
Получат снова жизнь и творческую силу
И, как в стране теней, тот час в каналах ждут.

***

Но лебеди, узнав кончины приближенье,
Внезапно запоют, — и дрогнет все кругом,
И берег, и вода, от сладостного пенья,
Которое звучит началом, не концом…

Затем, что в вас поет в тот миг перед кончиной,
О птицы славные! начало бытия.
Свой дух освободить спешит поэт-дитя,
Чтоб возродиться вновь с душою лебединой.

VI

Да, город умер весь, он умер несомненно!
От долгой немощи, от сокровенных мук,
От одиночества он умер постепенно…
Угасший городок, времен прошедших друг,
Он в девственных мечтах, исполненный томленья,
Как будто спит еще во время погребенья;
И вот для похорон готов уже бальзам,
Каналы свой покров кладут золототканый,
Огнями фонарей блистая по краям,

И обвивается повязкою туманной
Вокруг усопшего дымящаяся мгла;
— Так в царственных гробах обвиты трупы мумий
И бледная луна, исполнена раздумий,
Ложится пеленой вокруг его чела.

Эпилог  ☛