Воскресные колокола

I
Мы воскресение храним в воспоминанья
С младенчества, как день унылый и пустой
И долгий, точно день поста и воздержанья,
В который скучно нам, как будто мы домой,
Свершив веселый путь, вернулись издалека
И в комнатах своих блуждаем одиноко;
Нам в доме у себя все кажется чужим…
Так в воскресенье мы томимся и грустим!

В молчаньи, как в снегу, воскресный день болеет;
Усталый, жалкий день, он — точно сирота,
Он — поле грустное, где мельница чернеет,
Одна, имея вид могильного креста.
Он представляется моим глазам, как прежде,
Каким его привык я видеть с юных лет,
Окрашенный мечтой в лиловый бледный цвет,
Подобный праздничной епископской одежде,
Иль полутрауром, как будто, весь одет.
Вовек мне не забыть былые воскресенья!
Нам колокол звучал, рождая грусть в сердцах,
Как в скорбные часы во время погребенья,
И в душу нам вливал невольно смерти страх.

Все тот же этот день, каким его мы знали:
То — неподвижный пруд безбрежной ширины,
Где тают облака в пучине тишины.
Как много в этом дне загадочной печали!..
Букеты белые, которые завяли,
Так грустно смерти ждут, так дом объят тоской,
Где над больной сидят малюткою сестрой…

II

Тоска воскресных дней заключена в сознаньи
Бессилья испытать отраду бытия
При виде общего чужого ликованья.
Так в складках инея на окнах кисея,
Иль белый тюль завес, глядит на легендарный,
Недостижимый тюль далеких облаков,
Которые плывут дорогой лучезарной
В пространстве голубом среди воздушных снов,
То, белизной блеснув, исчезнут незаметно,
То розами горят, лучом обагрены,
Меж тем, как кисея на окнах все бесцветна.
— Ах! скольких радостей мы также лишены! —
И, вечно в комнатах задумчивых плененный,
Не в силах вырваться на волю тюль завес
И с завистью на мир, весельем опьяненный,
Глядит, лишенный сам свободы и небес.
Бессилен навсегда так тюль завесы белой
Развеять в воздухе узор оледенелый.

III

По воскресениям льет в душу мне бальзам
Хор нежных дискантов, как в церкви фимиам,
Как звук тех голосов и сладок и печален!
Он гибок и упруг, как будто накрахмален,
На складки походя духовных стихарей.
И вот торжественно раздастся гром органа,
Потом замолкнет вдруг; и вновь звучит сопрано,
Такое хрупкое под сводами церквей,
Наполнив тишину прохладою своей,
Как пылью влажною тончайшего фонтана…
Вот бархат развернет опять басов своих
Под сводами орган звенящими волнами,
И новый зазвучит потом духовный стих,
Почти раздавленный тяжелыми столбами,
Неясен этот звук, как тусклая свеча;
Он — нежное перо, он — пух едва заметный,
Кадильный легкий дым, что вьется трепеща…

Колышет вновь орган свой бархат темноцветный.

Пока внимаем мы бесполым голосам,
Невольно ангелы на ум приходят нам,
Головки с крыльями, какие на картинах
Привыкли видеть мы у древних мастеров,
Младенцы — лилии божественных садов,
Цветы, вспорхнувшие на крыльях голубиных.
Ах! пенье голосов младенчески-невинных!
Оно для наших дум — живительный покров..

IV

По воскресениям при звоне колокольном
Печальной думою о смерти мы полны.
Среди спокойствия всеобщей тишины
Колокола звучат упреком нам невольным
И нам советуют покорно смерти ждать,
Как будто всякий раз слабея от усилий,
Удары падают, как снег их медных лилий;
И что-то в нас самих начнет ослабевать
Подобно звукам тем с мгновенья на мгновенье;
И мнится, что душа встречает смертный сон
И гибнет медленно, как колокольный звон,
Что рассыпается в мучительном паденьи…

V

Колокола! Каким епископом печальным
Придуманы они церквам первоначальным?
Быть может, создал их какой-нибудь монах,
Уставший от молитв, в мучительных мечтах,
И колокол отлил подобный рясе формой
И так же, как она, безрадостный и черный!

VI

Тоска! я одинок; сегодня воскресенье!
На окна мелкий дождь накинул мрачный флер.
Ни здесь, ни на дворе от скуки нет спасенья!
Отрады, хоть на миг, напрасно ищет взор.
Прохожие снуют так тихо и тоскливо…
И я, смотря на дождь, все думаю о тех,
Кто более меня лишен земных утех:
Вот в семинарию попарно торопливо,
Я вижу, чинно в ряд идут ученики,
Безбрачные навек до гробовой доски,
Когда любовь для нас горит благим светилом!
И далее в мечтах проходят предо мной
Сироты девочки озябшею толпой
В вечернем сумраке дождливом и унылом…

Тоска воскресная! тебе, моя душа,
Осталось размышлять, как в пелеринах длинных,
Продрогшие насквозь, идут, в приют спеша,
Сироты девочки на улицах пустынных…
И в доме смолкнувшем печален и один
Я их люблю мечтой безрадостной и скучной,
И слышу я, как дождь тоскливо-однозвучный
Все падает во мгле на ткань их пелерин.

VII

Колокола полны оттенков и значенья,
Оплакивая смерть, приветствуя рожденье;
Глашатаи небес, на землю грустный звон,
Как слезы, льют они во время похорон
И сыплют для крестин букеты звуков нежных,
— О вазы хризантем и лилий белоснежных! —
То чуется в них стук везущих тело дрог
На место отдыха от всех земных тревог
То шлют они порой размеренно и звонко
Свой радостный привет рождению ребенка;
Под белым пологом из кружев дальний звон
Качанием своим лелеет детский сон!

VIII

Вода у пристани уснула в воскресенье, —
И в зеркале ее не видно отраженья,
Но стоит воздуху подуть слегка над ней,
Чтоб тотчас передать ей зелень тополей,
Поверхность мрачных вод подернувши струями…

Так колокольный звон, смутив пучину дум,
В Душе воскресных дней, где смолкнул всякий шум,
Обводит грусть ее широкими кругами.

У течения души  ☛