Городские пейзажи

I

Уж осень грустная для камней наступила,
Уж ветер мстит домам за стойкость долгих лет,
Носящим на челе морщин глубокий след,
— В мучительные дни, когда все так уныло, —
И ветром древние дома потрясены.
О стены темные! Жилища старины,
Чьи души в выцветших завесах запоздали!
Воспоминанием томясь, полны печали,
На раны по стенам свой мох они кладут
И крови кирпичей сочиться не дают;
Вокруг их черных труб, на кровле обветшалой
Спадают черепиц багряные листы;
Так осыпаются в саду герани алой
Перед кончиною поблекшие цветы.
О ветхие дома! о смерть! о увяданье!
Лишь барельеф хранит остатки изваянья
Веселых прежде нимф, плясавших здесь толпой;
Они все более теряют облик свой;
И грустен их конец, как скорбное прощанье,
Как поле сжатое, или как брачный пир…
— Вот с флейтою в руках виднеется сатир; —
Но нимфы вкруг него, кончая хороводы,
Вкушая виноград, отсутствуют почти;
Толпа их, столько лет терпя от непогоды,
Как будто в глубь стены старается уйти
И шлет перед концом последнее прости.
И так повсюду смерть! завяли уж каменья
И сыплют со стены скульптурный свой букет,
И в звонком воздухе уныло их паденье,
Как будто рушатся они с гробницы лет.
Уж близок их конец; склоняются к могиле
Устав существовать, они на зов судьбы
И гибнут, падая, как старые дубы;
Да, это осень стен! их ветры обнажили;

Не видно никого сквозь стекла мертвых рам:
Нет более надежд на свет, на обновленье;
И рассыпаются умершие каменья,
Подобные сухим, спадающим листам.

II

В умерших городах над сонною водой
Жива печаль домов, годами удрученных,
С благоговейною, смиренною мольбой
В замолкнувшей воде коленопреклоненных,
И, слившись точно с их душевною тоской,
Размеренно трезвон несется колокольный,
И четками тот звук им служит богомольный.
Дома, задумавшись о прошлых временах,
Стоят печальные, как в траурной одежде;
Одни духовные бывают в их стенах
Да бедняки приют находят там, где прежде
Любовь и молодость смеялись, веселясь,
У ясных окон тех, таких же безмятежных,
Как взор, не видевший кончины грозный час.
Но столько с той поры в них лиц погибло нежных,
Так много их глаза увидели потерь,
Что веет холодом могил от них теперь.

Увы! мои глаза подобны окнам дома,
Жилища в трауре по смерти многих лет,
И с севера мне шлют те взоры свой привет,
Которым страстное желанье не знакомо;
От жизни отвратясь, без блеска и без сил,
Они устремлены в печальный мрак могил…

О! братья глаз моих, глаза старинных зданий,
От временных забав уставшие давно,
Пред смертью полные немых очарований,
С домами скоро вам погибнуть суждено!
О преступление! ужели решено
Снести твердыню стен? Кощунственное дело!
Казалось, что дома сам возраст их хранит…
Но скоро заступ в них и молот застучит,
Проникнув в стены их, священные, как тело!

III

В печальных городах, где хоры флюгеров,
Железных птиц, лететь стремятся в высь напрасно,
Где грусть на улицах пустых царит всевластно,
Где редко слышится унылый звук шагов
И где прохожие скользят, как привиденья.
Там веет холодом всеобщей тишины;
Стихают крики в ней, и говор и движенья,
Ее могуществом вполне покорены,
И даже легкий шаг, сорвавшееся слово,
Едва заметный шум нежданностью своей,
Все нарушает вмиг спокойствие вещей,
Как будто смех вблизи уснувшего больного.
Молчанье властное царит повсюду там!
Оно торжественно, могуче и заразно,
Над проходящими витает неотвязно
И проникает их, как в церкви фимиам.

Ах! эти города, великое молчанье!
В него колокола вливают с башен звук;
И странным кажется свое существованье
Среди небытия, царящего вокруг,
Как будто уж близка готовая могила…
Офелии вода объятия раскрыла.
Вода молчания кругом здесь разлилась,
Коварный зов ее пленителен и сладок…
Весь город тоже мертв… Так что же держит нас?
Мы словно чувствуем весь мировой порядок!

IV

По небу мутному, над серыми стенами
И колокольнями струится кверху дым
И грусть вечерняя, соединившись с ним,
Разносится его прощальными волнами.
Как будто небесам признанье шлют дома:
То беглые слова туманного письма,
То к небу дальнему мечтой несется пламя
И передать ему стремится свой рассказ
О тайне очагов, где пепел уж погас.
Уныние кругом разносится далеко…
При звуке тягостном глухих колоколов
Текут как бы струи печального потока,
Струи молчания без ясных берегов.
Они волнуются и держат путь бесцельный,
Меняя в воздухе излучистый узор,
Теряясь в глубине лазури беспредельной.
Их краткий век любя, следит за ними взор
И провожает их в заоблачные сферы;
Без сожаления стремятся вдаль струи
И словно прочь от нас уносят все химеры,
В покровы тонкие закутав их свои.
В вечернем небе дым теряется все боле,
И разрывается и гибнет по частям,
От ветра приходя в волненье поневоле,
Встречая смерть свою без грусти и без боли.
— Так исчезает снег и в церкви фимиам;
Так пыль поднятая уносится с дороги,
Так в вечность дух во сне отходит без тревоги.
Туманным вечером рыдает вновь мечта
Пред зеркалом души знакомые места,
Места, забытые, казалось, уже мною:
Вот дремлющий канал с недвижною водою
И в два ряда над ним, склоняясь, тополя
Друг другу шлют привет, листами шевеля.
Вот козы на холме в кустах зовут друг друга,
Кидая взгляд кругом, исполненный испуга.
Уснули площади пустынных берегов
И над больной водой старинный ряд мостов;
В воде дрожат огни туманными кругами,
— Ей краски беглые дает на время пламя.
При ветре краски те исчезнут без следа
И вновь бесцветною останется вода.

Места, представшие на миг в воображеньи!
Я сохранил в душе навеки их виденье
И вот ношу его с собою много лет!
Сегодня вечером небес поблекший цвет
Напомнил мне другой, такой же свод небесный
И грустный край под ним, издавна мне известный.
Случайным облакам покорная мечта
Родит передо мной унылые места.

VI

Среди монастырей, в заброшенных кварталах,
Где святость строгая повсюду разлита,
Там под защитой стен печально-обветшалых
Я знаю статую распятого Христа:
Составлен из гвоздей его венец терновый,
Пронзивший иглами кровавое чело, —
Весь образ потемнел и сделался багровый
И время на него печатью уж легло;
Уж взор бесцветным стал; чернеет рана сбоку,
Подобная сердцам спаленных солнцем роз…
— Работа грубая! так мучимый жестоко,
Висящий на кресте изображен Христос.

Нередко образ тот священного Распятья
Встает передо мной в вечерний грустный час,
Лишь только небесам протянет Ночь объятья,
Вечернею зарей, как кровью, обагрясь.
Она, как на кресте, исполнена страданья,
А звезды на небе, как множество гвоздей,
Усеяв ранами из блеска и сиянья,
Безжалостно язвят нагое тело ей.
Так настают всегда те Страсти в час вечерний:
Ночное небо вновь скорбит в венце из терний
И в темной высоте опять на нем видна,
Как рана от копья, кровавая луна.

VII

Как грустны улицы в сиянии Луны!
Дома, как нищие, столпившись у канала,
В недвижном зеркале воды отражены;
И старый плющ сквозной их защищает мало,
Накинувши на них лохмотьями листы;
И так стоят дома, как жертвы нищеты;
Так милостыни ждут, печальны и убоги,
Скитальцы бедные среди большой дороги…
О грусть старинных стен, терпящих столько зла!
О грусть больных домов, с их отблеском в канале!
Туманная луна встает в венце печали
И рассыпают звон в тоске колокола…
И вечер в те часы, исполнясь состраданья
К судьбе старинных стен, чей образ так уныл,
Заброшенным стенам шлет в виде подаянья
Покровы из лучей и золото светил.

VIII

Под северным небом, где веет могилой,
Там Башни во мгле сохранились унылой;

Военные Башни вздымаются там,
Как вопли, к планетным стремясь небесам.

Как дождь, рассыпается звон их набата,
И тень их вся холодом моря объята!

Я с Севером слишком сроднился душой;
И тень этих Башен повсюду со мной.

Их тенью повсюду мне на душу веет,
И сердце в груди у меня цепенеет;

Часы, их в душе моей вечно живут,
Считая размеренно бегство минут,

Часы, что я вижу мечтою туманной,
Что время струят мне волной неустанной!

Воскресные колокола  ☛