Глава II

Ганс только что перенес болезнь, разумеется, из-за его слишком замкнутой жизни. Он похудел, немного изменился, тем более, что во время болезни он отпустил свои волосы, которые сделались пышными, с белокурыми локонами, точно жилками света.

Доктор прописал ему прогулки на свежем воздухе, раз­влечения. Он решил выходить немного чаще… Мать уводила его в далекие прогулки, с грустью видя его всегда таким задумчивым, мечтательным, размышляющим о том, извест­ном ей, великом деле… Самое большее, если он отклонялся от своих мыслей, когда она шла с ним по направлению к бегинажу, переходила через мостик, покрытый зеленью, над водою озера Любви, проникала в мирное убежище, где даже легкий шум словно измерял безмолвие: жалоба листьев, отдаленный звон колокола, щебетание воробья, неясный возглас, напоминавший звук ножа, стачиваемого на камне.

Оттеняемое этими мелкими звуками безмолвие разлива­лось сильнее: таким бывает и море возле барок. Спокойствие мистического убежища, где Ганс двигался, точно на картине, как можно мысленно гулять среди пейзажа, нарисованного фламандским примитивистом. Ничто мирское не заявляло бо­льше о себе. Однако человеческие существа жили позади этих окон, спасаясь от страстей, забот, борьбы, тщеславия и роскоши. Иногда проходила какая-нибудь монахиня, очень тихая, так мало похожая на человеческое существо, напо­минавшая белого и черного лебедя — направляясь к часовне, где словно развертывались псалмы.

Ганс с завистью смотрел на нее, снова мысленно уносясь к Своей мечте.

— Вот счастье! — сказал он своей матери.

— Так только кажется, Ганс, потому что мы здесь вре­менно. Здесь хорошо неодушевленным предметам. Но зна­ ешь ли, что думают эти женщины, скрытые в монашеских кельях?

— Они счастливы, — отвечал горячо Ганс.

Было понятно, что он думал о себе самом, защищал свое дело.

— Да, но счастье их холодно, как счастье умерших.

Мать и сын замолчали. В эту минуту они ощущали возле себя присутствие Бога.

Глава III  ☛