Часть шестая

Поэт безмолвия VI

Ж. Роденбах в своей прозе выработал себе особенный неподражаемый стиль, то слишком краткий, порывистый, словно недоконченный, то вдруг нежный, легкий, едва уловимый! В его языке нет длинных периодов, возвышенных трескучих фраз, все очень просто и вместе с тем необычайно сложно! Целый ряд существительных, тщательное накопление выдержанных деталей служат часто автору для выражения одной какой-либо идеи. Роденбах любил строго проведенные сравнения, тонкие нюансы, кончал фразу иногда каким-нибудь многосложным словом, иногда же прерывал быстро свои фразы восклицаниями, причем временами каждое отдельное слово имеет у него собственное значение.

Одноактная пьеса Роденбаха «Le Voile» («Покрывало», 1894 г.) является первым и удачным опытом автора написать что-либо для сцены. После его смерти была напечатана его вторая пьеса «Мираж», переделанная самим автором из романа «Мертвый Брюгге». В пьесе «Покрывало» действие происходит в том же Брюгге в наши дни; герой пьесы, Жан, такой же утонченный человек, какого мы встречали во всех романах Роденбаха. Героиня — полумонахиня, бегинка, сестра Гудула, находящаяся в доме Жана, по случаю болезни его тетки. Пьеса имела своей подкладкою один эпизод в юности автора, рассказанный им самим.

Ж. Роденбах украсил этот простой эпизод. В пьесе, написанной красивыми стихами, мы чувствуем необыкновенную атмосферу старинного дома, где только колокольный звон нарушает царящую тишину. Редкая беседа двух одиноких существ, Жана и бегинки, омрачена приближением смерти больной тетки Жана; чувство Жана, зародившееся в такой печальной обстановке, исчезает, когда смерть всецело овладевает домом и разбивает его мечты.

Среди посмертных произведений Роденбаха очень интересен сборник его критических этюдов о писателях, художниках, скульпторах, священных ораторах «L’Elite» («Избранное меньшинство», 1899 г . ) . В сборнике нет ни одной шаблонной фразы, ни одного общего места, — все сказанное о писателях тонко и ярко; иногда замечается совсем новая постановка вопроса. Из писателей Бодлер находится на первом месте и статья о нем лучшая во всей книге. Бодлер для Роденбаха вполне и прежде всего «католический» писатель, по его отношению к сатане, как искусителю, к женщине, как к подруге и орудию сатаны, к современным порокам человечества, как средствам найти забвение!

Статья о Малларме объясняет наглядно, почему автор «Послеполуденного отдыха фавна» мог считаться учителем и главою новой школы поэтов; статья о Вилье де Лиль-Адане подчеркивает в нем два различные качества, иронию и поэзию, иронию, заимствованную у Эдгара По, а поэзию, почерпнутую в католицизме. Одна из самых трогательных характеристик — это этюд о поэтессе Деборд-Вальмор, ко­ торая для автора, как и для Гюго, Бодлера, Верлена, была чем-то вроде культа, так как они любили ее, как родную мать.

Сборник «L’Elite» показывает большую эрудицию автора, говорит об его тонком вкусе, об его сложных стремлениях и является очень интересным пособием для изучения писателей конца 19 века.

Необходимо упомянуть еще о небольшом его сборнике «Агонии городов», составленном из его отдельных фельетонов, которые он напечатал в Figaro. «Агонии» передают угасание Брюгге, Гента, Сен-Мало и острова Вальхерена и написаны со свойственной чудесной манерой Ж. Роденбаха. К русскому переводу «Агоний городов»! Роденбаха предпо­ слано интересное предисловие его вдовы, Анны Роденбах, в котором она подробно рассказывает, почему и когда была написана эта маленькая книжка.

Если в Париже мы имеем возможность посетить могилу Роденбаха, если в Генте мы можем поклониться его памятнику, то все же его произведения лучше всего сохранят его значение, как оригинального символиста конца XIX века, яркого представителя того состояния, той тоски, которая характеризовала его поколения…

***

В заключение мне хотелось бы сказать несколько слов о том, какие паломничества совершала я по местам, где жил Ж. Роденбах, вспомнить лишний раз мои неоднократные посещения за границей всех мест, которые с такой любовью воспроизводил Ж. Роденбах в своих романах и стихах. Изучить места, где он жил, посмотреть на ту обстановку, которую он любил, не есть ли это уже несколько приблизиться к нему, узнать его покороче!

Бельгия и Париж! Вот главные места, где сосредоточена была жизнь Ж. Роденбаха… Вот что я хотела видеть прежде всего, когда впервые ехала за границу.
Бельгия! Там он родился в Турнэ, там в Генте протекали его детство и юношеские годы! Там, в Брюсселе, он начал печататься и выступать как адвокат! Там Брюгге, создавший его душу по своему образу и подобию, вдохнувший в него свою глубину и меланхолию! Там фламандское искусство примитивных художников, которых он боготворил! Там широкое море, которое он обожал!

Париж! Люксембургский музей с его дивным портретом работы Леви-Дюрмера! Бульвар Бертье со скромным домиком, где Ж. Роденбах жил последнее время и где он скон­ чался! Кладбище Pere-Lachaise с его могилой! Современное французское искусство, которым он сильно интересовался! И, наконец, его осиротелая семья, верная жена и сын, которые живут только памятью о нем!

Когда я приехала в первый раз в Бельгию, меня интересовала эта страна только постольку, поскольку она имела отношение к любимому поэту. Правда, со временем в другие мои приезды в Бельгию, когда я уже изучила эту маленькую страну, меня интересовали в ней и ее прошлое, и ее настоящее, и древние памятники, и живая, кипучая жизнь современных бельгийцев. Но сначала и всегда впоследствии на первом плане все же стоял Ж. Роденбах с его поклонением Фландрии. Я ходила по Генту и Брюгге, отыскивала все музеи, церкви, памятники, улицы, которые упоминались в его произведениях или которые играли какую-либо роль в его жизни. Малейшие детали города Брюгге всегда оказыва­ ли на меня глубокое впечатление, и ничто не нарушало того настроения, которое я получала от чтения романов н стихов Ж. Роденбаха.

Пусть другие туристы не видят многого и находят Брюгге непохожим на представление, сделанное о нем Роденбахом, но это уже их собственное дело; это касается их души, может быть, слишком далекой от всей этой обстановки и не могущей уловить всех нюансов. Но узкие, извилистые улицы, старинные дома с черепитчатой крышей, музеи и церкви, башни и тихие каналы, при всем этом унылый колокольный звон каждые четверть часа, — все, что мы чувствуем в произведениях Ж. Роденбаха, все это мы находим в Брюгге! Прежде всего эта знаменитая башня, Беффруа, которая имеет такое огромное значение в его романе Le Carillonneur, словно охватывает вас, если вы войдете в нее и начнете подниматься, сначала в полной темноте, затем уже при свете… Сколько бы раз я ни взбиралась на ее высоту и ни рассматривала с высоты этот расстилавшийся внизу город, мою душу всегда охватывало настроение стихов Ж. Роденбаха. Все герои его романов представлялись живыми существами, и мне казалось, что Ж. Борлют сейчас заиграет на этом оригинальном инструменте колоколов, который стоит там наверху, а Годелива и Барбара, как различные девушки, олицетворявшие две расы бельгийцев, жадно заслушаются, там внизу, этой мелодией колоколов. Гюг Виан, из Мертвого Брюгге, уже совершает свою обычную прогулку вдоль тихих каналов, заходит в церковь Notre-Dame, куда привлекали его знаменитые гробницы Марии Бургундской и Карла Смелого, и удалится затем в сторону Бегинажа, Озера Любви, воспроизведенных с такими мельчайшими подробностями Ж . Роденбахом.

Можно подумать, что живешь, так сказать, в произведениях поэта, точно все его герои покинули книги, приняли на этот день телесный образ и находятся здесь, среди нас, в этих узких улицах, в этих остроконечных домах, и уже прерывается всякая нить жизни и действительности, или, просто, выдуманные им произведения становятся настоящей действительностью!.

А затем Гент! С каким волнением всегда отыскивала я этот мрачный коллеж св. Барбары, этот высокий трехэтаж­ ный дом, суровый на вид, с массивными, глухими воротами, сыгравший такую большую роль не только в жизни Ж. Роденбаха, но и многих других бельгийских писателей. Затем я шла к стенам университета, где Ж. Роденбах, еще юным, жизнерадостным студентом, мечтающим о славе и любви, слушал лекции. Наконец, гентские Бегинажи, Большой и Маленький, возле которого рисуется с 1903 г. памятник поэту работы Ж. Минна.

Когда я была в последний раз в Генте, перед самой войной, один из молодых бельгийских писателей и почитателей Ж. Роденбаха, готовящий о нем большую книгу, Pierre Maes, показал мне на одной из древних улиц небольшой домик, на берегу канала, где жил ребенком Ж. Роденбах, то окно, у которого он мечтал в сумерки… Кругом было тихо, ветви тенистых деревьев спускались к воде, в которой ничего не отражалось, кроме серых, несущихся облаков, — и мы оба молчали, погруженные в думы о Ж. Роденбахе, и точно для того, чтобы вывести нас из этого состояния, мимо нас, скользя, прошла монахиня, а в ближайшей церкви раздался печальный удар колокола…

Pierre Maes хотел непременно показать мне внутреннее устройство Бегинажа, которое мне не приходилось еще видеть… Мы отправились в маленький Бегинаж, куда часто заходил Ж. Роденбах к одной своей родственнице — бегинке. И точно следуя одной сцене из его романа Искусство в изгнании, мы проделали то же, что и его герой. Мы так же позвонили, так же вышла к нам навстречу привратница и, узнав, что мы хотим осмотреть Бегинаж, прислала нам старую бегинку. Она повела нас по коридорам: мы входили в столовую, где находилось несколько бегинок, затем в рабочую, приемную комнаты, наконец, в простую келью отсутствующей бегинки. Все было так, как описывал Ж. Роденбах, и мне казалось, бегинки из рассказов поэта ожили и окружают нас.

Но и другие города Бельгии представляли для меня огромный интерес; в Брюсселе оставались еще друзья Ж. Роденбаха, рассказывавшие мне каждый раз новые подроб­ ности его жизни. В тихом городке Фюрн, в июле, я видела процессию, которая описана им в романе Le Carillonneur После других городов: Малина, Куртрэ, Уденардена и пр. необходимо было побывать у моря, огромного широкого моря, которое он так обожал. На берегу его, в небольшой тогда деревеньке, затерянной в дюнах среди лачужек рыбаков, в Кнокке в скромной вилле с большой стеклянной верандой Жорж Роденбах писал свой роман Le Carillonneur в течение целого лета…
Париж, помимо вообще всемирного значения, притягивал меня, как один из крупных этапов моего паломничества за границей.

Большинство туристов, осматривающих Париж, заходит на знаменитое кладбище Pere-Lachaise, и помнит его огромное, прекрасное кладбище с массою красивых памятников, разнообразных цветов и венков из бисера. Если отправиться мимо могил Россини и Мюссе, с жиденькой ивой, затем подняться к главной часовне, откуда расстилается поразительный вид на Париж, повернуть направо вплоть до площадки с памятником К. Перье, то на узкой дорожке находится могила Ж. Роденбаха. Перед нами огромная серая глыба камня, причем один кусок как будто отвалился, возле него помещается бронзовый бюст поэта, с протянутой рукой, чудесно схваченными чертами лица поэта работы г-жи А.Бенар. Внизу на сером камне черными буквами написано:

Georges Rodenbach.
1855-1898.
Seigneur, donnez-moi donc cet espoir de revivre
Dans la mélancolique éternité du Linre.

Слова из его известного стихотворения!

На самом камне лежит несколько бисерных венков, вос­ ковые цветы под стеклом и распятие. Часто посетители, почитатели его таланта, оставляют там розы, фиалки, ино­ гда визитные карточки.

Сколько раз, за все мои приезды в Париж, я ездила туда с розами в руках, с горьким сознанием непоправимой утраты!

Сколько раз с кладбища мне приходилось ехать на тенистый бульвар Бертье, к скромному кирпичному домику, с коричневой дверью, где он мечтал у окна, творил и где он скончался! У многих бельгийских современных писателей в памяти этот домик, где поэт так приветливо встречал их, ободрял и сочувствовал их юным замыслам…

После Люксембургского музея с его портретом, столь хорошо всем известным хотя бы по снимкам, лучше всего можно довольно близко подойти к Ж. Роденбаху теперь, когда его уже нет в живых, в уютной маленькой квартирке его осиротелой семьи, жены и сына, в их скромном жилище на окраине Парижа, где все дышит культом поэта… Я никогда не забуду моего последнего посещения их, за несколько дней до объявления настоящей войны… М-м Роденбах только что вернулась из Бельгии, и ее сын, Константин, теперь уже молодой человек, воспитанный в английском духе, известил меня, что они ждут меня к себе…

Это было как раз 14-го июля, в день французского национального праздника. На улицах Парижа было страшное движение, все готовились к вечернему веселью, иллюминации, балам на площадях, играли оркестры, проходили войска, кружились карусели… казалось, что весь Париж, действительно, закружился в какой-то яркой звенящей ка­ русели, но на Dombasle в No39, куда я позвонила, как всегда с волнением, было тихо… тихо до какого-то жуткого ощущения могилы… Все так же на стенах виднелись полотна Пюви де Шаванна, Бенара, Карьера, Шере, и портреты самого автора Мертвого Брюгге, властно царящего здесь, во всех мелочах жизни его семьи и во всей обстановке, точно он не умер, а только отсутствует. Все так же красуется огромный старинный портрет деда поэта, одного из участников создания независимой Бельгии. И m-me Роденбах, вес такая же печальная и замкнутая, как всегда, с тем же оттенком глубокой грусти, говорила со мной о муже, изредка взглядывала на его портреты, глазами, полными слез. Приход здорового юного сына вносит в нашу беседу жизненный оттенок; он тоже пишет стихи, но пока не печатает их, так как не собирается быть поэтом. Он полон жизни, широких планов, и никто из нас не мог угадать тогда, что через несколько дней ему придется быть уже на фронте, затем быть раненным осколком снаряда и снова очутиться на войне, получить крест за храбрость. Но в те часы сколько интересного мне удалось услышать из жизни Ж. Роденбаха, сколько вообще новостей по французской литературе!

Город в творчестве Роденбаха  ☛