Часть вторая

Поэт безмолвия II

Окончание коллежа, каникулы, поступление в Гентский университет, наконец, первая любовь, такая чистая, с каким-то религиозным оттенком, казалось, могли бы переродить юную душу поэта. Мечты о «ней», о женской нежной любви осуществились, приняли реальную форму. Все сбы­лось: прогулка вдвоем среди природы, по берегу широкой Шельды, молчаливый разговор глаз, непонятный трепет во всем существе, желание прикоснуться к ее пальчикам, точно к нежному цветку, принести к ее ногам слезы раскаяния в грехах, которые он не совершал, — но это ничего не изменило в его душе. Как ни пытался он, но не мог забыть всего того, что внушали ему строгие иезуиты в коллеже, и он почти не удивился, когда все окончилось также быстро и неожиданно, как и началось.

Пришла разлука, неумолимая разлука, и разрушила всю красоту мечты. Необходимый ее отъезд, хотя и временный, показался Жоржу зловещим; провожая ее на вокзале, он ощутил в сердце почти физическую боль, словно весь поезд, уносивший ее, промчался по его сердцу. Но слабая надежда еще теплилась в его душе; он ждал ее возвращения, гулял, постоянно направляясь в сторону ее дома, ночью простаивал у окна… Но, когда они снова встретились, они поняли, что все прошло. Он хотел говорить, но слова останавливались у него в горле, она забыла его… она никогда и не любила его по-настоящему! Со временем поэт написал свою лучшую книгу «Светлую юность» («La Jeunesse blanche», 1886 г.), посвятив ее этим юным переживаниям и юным страданиям. Неудачный первый опыт в любви внушил ему одну из лучших его вещей: «Воспоминание».

Воспоминания! конца любви печаль!
О, прелесть чудных грез, которым нет возврата!
О, грустный отзвук строк, прочитанных когда-то.
На взморье белый след от волн, ушедших вдаль…

Разрушен храм — лишь звон не смолк до наших дней!
Воспоминания! пора выздоровленья!
Отрада тишины и резких нот смягченье,
Что делает мотив певучей и нежней.

В любви угасшей грусть безмолвных вечеров…
Коль у подножья гор мы наберем цветов,
К чему идти вперед, изнемогать напрасно,
К вершине той стремясь, что целью нам была?

И страстная любовь, что счастье принесла,
Будь дольше чудный сон, была б не так прекрасна!

(Пер. Юрия Веселовского)

Университетские занятия, студенческие кружки, любимые чтения по литературе, тщательное изучение французских поэтов внесли в душу Жоржа некоторое оживление и бодрость. Он принялся за изучение старого фламандского искусства, проникал в настроения древних городов и разлитую кругом меланхолию. Почти ежедневно он проходил через тот сквер, где со временем (в 1903 г.) друзья и почитатели поставили ему памятник. Он изучал монастыри, бегинажи, отдельные общины, заходил в приемные монастырей, наслаждаясь царившим кругом безмолвием и желая изучить этих загадочных женщин-полумонахинь с умершим телом и успокоенным сердцем, посещая церковные службы. Может оыть, уже тогда он задумал свою необычайно интересную книгу «Мистические лилии» («Le musee des beguines», 1894 г.).
После окончания Гентского университета Ж. Роденбах впервые отправился в Париж с целью послушать видных юристов, провести там целый год, но больше посещая театры и лекции, чем суд, заводя знакомство с молодыми писателями и артистами. Парижская шумная обстановка дурно влияла на состояние его души; поэту представляется, что там, на родине, в тишине старинного дома, среди безмолвных каналов, он лучше будет писать, творить, и он решает вернуться на родину. Сначала в Генте, затем в Брюсселе он записывается в суд, становится юристом, быстро завоевыва­ ет себе определенное место в среде адвокатов. У него был дар красноречия, он умел говорить увлекательно и страстно, все сулили ему блестящую будущность. Он защитил несколько дел, но обстановка суда, среда юристов, занятых в то время преимущественно политикою, вечные раздоры адвокатов, принадлежавших к разным партиям, только раздражали Жоржа Роденбаха, вызывали в его душе глубокую неудовле­ творенность. К тому же все яснее и яснее у него пробуждалось влечение к литературе, ко всем новшествам в области искусства, и он решил посвятить себя всецело литературе.
Около этого времени Максом Валлером основывался журнал «La Jeune Belgique»; вокруг журнала уже собралась целая группа поэтов-новаторов. Журнал составил целую эпоху в литературной жизни Бельгии. М. Валлер, большой поэт и редактор, задавался целью способствовать своим журналом развитию индивидуальности у молодых писателей, и тем положил основание национальной бельгийской литературе. В этом журнале Жорж Роденбах принимал живое участие: он печатал в нем первые стихи, статьи и заметки, иногда даже политического свойства. Ранние стихи Роденбаха образовали несколько сборников, изданных в конце 70-х и самом начале 80-х годов: форма стихов в этих сборниках далеко еще не столь тонкая и отчеканенная, как в позднейших произведениях Роденбаха, и, хотя в них уже заметны были проблески будущей его поэзии, он впоследствии не любил о них вспоминать и вычеркнул их затем из общего списка своих сочинений. В этих первых опытах чувствуется еще подражание Гюго, Мюссе и Коппе; ярко бросается в глаза меланхолический оттенок его будущей поэзии, мечтания одинокого, стремление к печали, тоске, подчеркивание поры сумерек, осени, разлуки, прошлого. И хотя К. Лемонье в своих воспоминаниях об этой поре «Молодой Бельгии» говорит, что Жорж Роденбах казался еще веселым, оживленным денди, в его первых сборниках он пытается передать картины любимой Фландрии, берет еще такие ее черты и сюжеты, к которым впоследствии он никогда не возвращался: описание равнин, полей, местных особенностей, ярмарок, рабочих в поле, передает в поэтической форме легенды. В сборнике «Les Tristesses» был напе­ чатан один из его шедевров «Le Coffret», который сразу составил ему имя в среде французских поэтов.

ШКАТУЛКА

У нашей матери для скорбных, мрачных дней
Шкатулка прежних лет доныне уцелела,
Железо ржавчиной подернуться успело…
Лишь дважды видел я, что было скрыто в ней..

Шкатулка, точно гроб, массивна и мрачна…
В ней волосы родных, что унесла могила…
Их мать среди саше душистых сохранила,
Чтоб целовать порой, печальных дум полна.

Я помню — две сестры навек от нас ушли…
Два светлых локона в слезах она вложила. —
И мы от тех цепей, что властно смерть разбила, —
Лишь эти два звена в шкатулке сберегли!..

О, мать! нас всех ведет к могиле путь земной.
Когда настанет час разлуки неизбежной, —
И прядь твоих волос рукой вложу я нежной, —
Пусть будет эта прядь покрыта сединой!

(Пер. Юрия Веселовского)

Несмотря на первые успехи в Брюсселе, на хороший журнал, в котором Ж. Роденбах работал, у него в душе показываются и дают себя знать мучительные сомнения в своих силах, своем даровании и характере своего творчества.

Douleur, La plus grande douleur!
Eternelle douleur de douter de soi-meme,
Et L’ignorer toujours si L’art béni qu’on aime
Couronnera Votre paleur……..

Что, если у него нет настоящего дарования, и это ему только кажется? Что, если он никогда не сумеет передать своей печали в гармонических стихах? И не его ли вина, если его не понимают остальные? Что, если его страдания недостаточно рыдают в его творчестве, не отражаются во всей своей безнадежности, не вызывают к себе сочувствия? Кругом царят великая Глупость и Безобразие, толпа не замечает и не понимает красивых художественных произведений, не слышит звучных стихов. Роденбах, одинокий, печальный, чувствует, как беспросветная тоска охватывает его душу, он ничего уже не ждет от жизни, но ищет выхода из этого тяжелого состояния. Красивые мечты о женской любви, гордые стремления к славе, все куда-то ушло, все вырвано и сожжено. Не надо юному поэту временного счастья, только Вечное имеет значение, только Искусство, вечное Искусство! И это настоящее Искусство является теперь для него выходом. Он понимает миссию поэта, как апостола, мученика, одинокого служителя на маяке, сознавая, что для того, «чтобы жить в вечности, надо умереть для жизни». Но где лучше отдаться искусству, как не в Париже? Париж создает атмосферу, необходимую для работы, дает обстановку, в которой легче работать, сближает с людьми, понимающими настоящее искусство. И одинокий, печальный юный поэт, еще охваченный сомнениями по отношению к своим произведениям, переселяется в Париж после появления в свет его лучшего сборника стихов «Jeunesse blanche» («Светлая юность»).
Этот переезд в Париж вызвал немало нареканий на Роденбаха. Но такие поэты, как Э. Верхарн, такие писатели, как Гонкур, Гюисманс, Доде и др., понимали это добровольное изгнание Роденбаха. Кроме того, что поэт находил в Париже издателей, ценителей, читателей, этот переезд был необходим для его творчества, чтобы утончить трогательную красоту его стихов, чтобы он мог изображать свою родину не из непосредственных наблюдений, а из воспоминаний о прошлом, чтобы отдаление скрыло грубость реального пейзажа. «Ему надо было не видеть Фландрии), и мечтать о ней, И его переезд как бы то ни было стал необходимым» (Э. Верхарн). Действительно, никогда душа Роденбаха не была так близка, так привязана к своей родине, как в то время, когда он жил в Париже! Подтверждение этого можно найти у самого Роденбаха в статье «О Париже и маленьких отчизнах» («Revue Encyclopedique», 1897 г.) или в его Статье о Бризе («L’Elite»). Париж не только усовершенствовал искусство Роденбаха, придал его языку новые формы, но внушил чудесные сравнения, тонкие переходы. Приехав в Париж и уже напечатав сборник стихов, Роденбах легко завоевывает себе определенное место среди молодых писателей и артистов. Он часто бывает на собраниях общества «гидропатов», где знакомится с Морисом Роллина, Эм. Гудо, П. Бурже, Бастиеном Лепажем, Сарой Бернар.

Продолжение  ☛