Угасание Бегинажа

Престарелая сестра Барбара была настоятельницею Бегинажа в Брюгге, что делало ее настоятельницею всех бегинок. Она занимала главный дом *, — среди маленьких келий, нагромождение которых составляет мистическую общину, — вырисовывающийся на одном из углов площадки; серый фасад, светлые окна, на которых виднелись для защиты полумрака в комнатах бледно-голубые занавески, точно со­ тканные из дыма; остроконечная крыша с правильными уступами, точно лестница на небо…

Сестра Барбара заслужила это отличие примерною, до­ бродетельною жизнью. К тому же она принадлежала к одной древней благородной фамилии, имена которой можно видеть на погребальных медных и каменных плитах, устилавших пол в церкви St. Sauveur. Она завоевала себе этот почет и своею старостью, так как ей исполнилось уже семьдесят лет, когда она стала настоятельницею. Теперь, в девяносто лет, она очень хорошо помнила, что приняла покрывало как раз на двадцатом году. В то время Бегинаж в Брюгге был более заселен. Все маленькие кельи были заняты, и не надо было, как теперь, отдавать часть их внаймы беднякам, старикам, не принятым в богадельню.

Но с тех пор, как сестра Барбара сделалась настоятель­ницею Бегинажа, он вдруг пришел в упадок. Новых послу­шниц больше не поступало. Едва совершалось пополнение. Число сестер быстро падало, иные умерли, другие покинули общину с целью поступить в более суровую конгрегацию, к бедным Клэрам или Кармелиткам.

Медленное увядание охватывает его, усиливается, уни­ чтожает деятельные силы и мешает пополнить их новыми. Разве все это безмолвие в ограде не является уже болезнью? Казалось, что древний город, столетний и мрачный в своем упадке Брюгге, влиял и здесь своим советом тишины. Как может существовать община на краю умирающего города? Это равносильно желанию сохранить цветок в комнате боль­ного. Напротив, старость заразительна, в особенности, ста­рость города, который разливает вокруг себя свою меланхолию, жалобу в ржавчине своих флюгеров, эхо редких шагов по звонкой мостовой, постоянный колокольный звон… Бегинаж, в свою очередь, разделял этот упадок; число сестер прогрессивно уменьшалось, они чувствовали себя точно за­стывшими в летаргическом спокойствии, как лебеди на каналах чувствуют, что сновидение их жизни протекает в мертвой воде.

Число бегинок упало до двадцати. С тех пор оно почти не изменялось. Точно это было вещее число, по воле Бога. Во всех падениях замечается неожиданная, необъяснимая оста­новка, отсрочка октября, который в своих порывах сначала собирает жатву всех листьев и оставляет из них несколько запоздавших листочков на ветвях до появления снега.

С тех пор, как сестра Барбара сделалась настоятельни­цею, Бегинаж еще не знал худшего упадка. Маленькая община поддерживалась на одном и том же уровне, прожи­вая в тихой ограде, которая хорошо сливалась с этими несколькими монахинями, едва нарушавшими ее безмолвие.

Старая бегинка беспокоилась. Она достигала предела человеческого возраста. Она чувствовала, что приближается к смерти, хотя у нее не было никакой болезни. Это была старость, упадок сил, медленное разрушение ее тела. Она думала с сожалением об этом: ее смерть создаст новую жестокую пустоту. Придется исключить еще одно имя из группы бегинок, уже и так уменьшавшейся. Мистический улей, где они жили, собирая мед добродетели, — не почув­ствует ли он себя более несчастным, когда умрет матка роя? Но разве не было средства, чтобы получить новых пчел?

Она надеялась на это, и ей не хотелось умереть до тех пор. Не потому, чтобы она любила жизнь. Напротив, она ждала смерти, доброй смерти, которая станет для нее награ­дою за столько лет молитвы, благочестивых дел, доброволь­ных лишений.

Необходимо было, чтобы Бегинаж оставался, по крайней мере, неизменным в своем упадке. Начиная с ее поступле­ния, число двадцати монахинь продолжительно и почти чудесно сохранялось. Они составляли стадо, конечно, небо­льшое, кроткое, но все же стадо, приятное Доброму Пасты­рю.

Если она умрет и ее не заменит тотчас же по воле Провидения какая-нибудь послушница, значит, одной сест­рой в общине будет меньше, т.е. нарушится порядок. И тогда, если только вмешается дурная случайность — чья-ли­ бо смерть, или переход кого-нибудь в другой монастырь, — наступит безлюдность, доходящая до пустоты и небытия. Сестра Барбара содрогалась. Она представляла себе Бегинаж уже опустелым и безмолвным. Наверно, тогда городские власти вернут его себе, так как недвижимое имущество принадлежало богадельне и бегинки просто нанимали его.

Все это разделят на части, продадут с молотка или отдадут внаймы светским людям, как церковная чаша без употреб­ления доходит до лотереи…

Но Господь не допустит такого уничтожения. Он будет по-прежнему покровительствовать древнему Бегинажу, где в воздухе распространен ладан стольких веков, где произно­силось столько молитв по четкам, столько прочитано моли­твенников, что создался, так сказать, от земли к небу путь молитв, которого не доставало бы самому Богу.

Сестра Барбара надеялась на это не потому, что вообра­ жала долго прожить, — кто может похвастаться тем, что отодвинул свою могилу, но даже — получить временную отсрочку, благодаря искусству докторов и науки. Она вовсе не верила им, так как их лекарства не возвращали ей сил. Она верила только в Небо. Но, следуя пословице, надо было идти навстречу Небу. Настоятельница искала поэтому средств. Она придумала устроить собрание. Если она вскоре должна была умереть, а с другой стороны, община все уменьшается, то надо было искать новых бегинок. Эта община точно вышла из употребления. Необходимо было напомнить о себе, устроить целую пропаганду в городе, окрестных деревнях, где часто молодые девушки, стремящи­еся к Христу, не вспоминают об их Бегинаже, а принимают покрывало в какой-нибудь более известной конгрегации. Надо воспользоваться их призванием, привлечь их к себе.

Сестра Барбара начертила целую программу возрожде­ния, настоящего религиозного похода. Чтобы поделиться своим планом с монахинями, она назначила совет общины, собирающийся несколько раз в году, в обширном зале ее дома, где хранятся на светлых штукатурных стенах древние портреты прежних настоятельниц Бегинажа, розовых или бледных бегинок, в их головных уборах, с устами, напоми­нающими поблекшие цветы, с взорами, устремленными очень далеко. Глаза на портретах! Сколько в течение столь­ ких лет они созерцали подобных собраний! И подумать, что, быть может, это собрание будет последним! Во всяком случае от него сохранится постановление, подобно тому, как сохра­нился отчет о всех других собраниях, записанный в большую книгу, хранившуюся здесь, в зале совета, точно дорогой архив прошлого, — последовательные постановления совета относительно покупок, налогов, расхода, пожертвований на церковь, а также заключающий в себе споры с властями, сношения с епископами, папою, который часто даровал общине грамоты и отпущения грехов.

Сестра Барбара, взволнованная бессмертными воспоми­наниями и общим безмолвием, царившим в зале совета, стала говорить, и ее старческий голос дрожал, как древний, немного надтреснутый колокол, висящий в колокольне, ка­мни которой рассыпаются. Она объяснила своим подругам, как будет печально, если их община закроется, окончится в всеобщем разрушении города. Разве возможно, чтобы Бегинаж Брюгге, знаменитый с эпохи средних веков, закрылся? Если бегинок будет недостаточно, то сами ангелы переселя­тся тогда в маленькие кельи.

Сестра Барбара говорила с сокрушенным сердцем, с го­рячностью. Все сестры — члены совета плакали. Они при­няли важные решения. Каждая бегинка обещала искать новых послушниц, узнавать. Сама настоятельница хотела отправиться поговорить со священником церкви Notre-Dame. Может быть, ей удастся добиться аудиенции у епис­копа.

Время шло. Года приносили в Брюгге перемены солнца, обновление зелени, веселость апреля, затем дождь, звон к обедне по усопшим, замерзшие каналы, где умирали все отражения. В Бегинаже тоже чередовались надежда с отча­янием. Все попытки были напрасны. Ни один голос не отозвался на призыв одиноких. Какая власть может вернуть новые листья тополям, растущим на набережных, если осень коснулась их и оставила только старые, редкие и тонкие листочки, в ожидании последнего ветра, который окончате­льно обнажит дерево?

Надо было, значит, и здесь уцепиться и не покидать.

Сестра Барбара думала об этом. С помощью силы воли, может быть, ей удастся продлить свою жизнь. Можно ведь господствовать над своим телом!.. Душа может, если захо­чет, наложить свой искус. Если бы преобладала у человека материя, что сталось бы со свободным призванием, даже с грехом, добродетелью? Этого именно она придерживалась всегда в жизни; это и делают все монахини, покоряя себе тело, не считаясь с ним, не давая ему воли, осуждая его на безбрачие, пост, послушание.

Сестра Барбара была убеждена, что всегда и для всех душа одерживает верх над телом, изменяя его как впечат­ лительный воск. Разве нельзя по своему желанию создать себе выражение лица, разве мученики не появлялись перед пытками с радостным выражением лица, причем их уста казались улыбающеюся раною? Какое еще лучшее доказате­льство надо для зависимости тела? Бегинка была убеждена, что можно сделать еще больше; она видела примеры, когда люди, при самых мучительных физических болях, с помо­щью силы воли, не позволяли себе кричать, даже двигаться.

Нужно иметь силу воли — помешать временно смерти.

Настоятельница жива и поныне. Она очень постарела. Еще немного, и ей минет сто лет. Она сознает это, но желает, чтобы община осталась неизменной в своем числе. Конечно, когда-нибудь Бог пошлет ей такую милость, и она увидит, как молодая девушка примет покрывало в часовне Бегинажа. В этот день она произнесет слова старца Симеона.

Она попросит Бога, чтобы Он отпустил свою рабу. Но этот день, может быть, далеко. Иногда слышны переговоры, надежды на поступление послушницы, точно намек на при­звание. Что бы там ни было, она видит. Она надеется дожить. Благодаря ей число бегинок все еще неподвижно, как двадцать лет тому назад. Пройдут еще года, а сестра Барбара, конечно, будет жить с своими подругами, сохраняя образ жизни, подходящий к упадку Бегинажа Брюгге.

Всегда можно видеть насколько старых свернутых листо­чков, которые упорствуют на тополях, растущих на набере­жных, и заставляют думать, что еще не настал ноябрь…

Милостыня  ☛