Жизнь комнат

I

Бездушны комнаты по мненью большинства,
— Безжизненных вещей немое сочетанье,—
Но комнаты, меж тем, — живые существа,
И голос, скрытый в них от внешнего влиянья,
Разносит мысли их в пределах тишины…

Одни беспечности и пышности полны,
Другие вид хранят монашеской приемной,
Смиренный, скромный вид невинной белизны,
А третьи слезы льют, как траурные сны,
Над Сердцем, раненным мечом измены темной;
Как сестры, ласково глядят порой оне,
Порой кидают взор враждебно-горделивый,
Когда смутят их сон в зеркальной глубине,
Их сон Офелии под влагой молчаливой,

Их жизнь становится полней в вечерней мгле:
Портреты старые гирляндою печальной,
Венком Офелии лежат на их челе,
Роняя медленно над бездною зеркальной
Воспоминания, цветы минувших лет.

Да, комнаты полны мечтаньем сокровенным
Прекраснее, чем жизнь с движеньем неизменным,
И в Символ возвели в себе любой предмет:
Завесы бледные с оборкою кисейной
Их сном обращены в Причастниц у окна
Пред Таинством Луны с мольбой благоговейной.
И в люстре им Душа хрустальная видна,
Что при толчке дрожит ветвями вся невольно;
— Мимозе из стекла от шума точно больно. —
Да, комнаты полны каких-то странных снов,
И посреди вещей, в порядке в них стесненных,
Им кресла кажутся толпою стариков,
Собравшихся в кружок, больных и утомленных.

II

О, сладость слить свой дух с душою комнат дружно
Что к нам всегда добры в минуту злых невзгод!
Чтобы утешить нас, слов жалости не нужно,
Прохладу нежную молчанье их дает.
— Так нежится больной в постели освеженной!
Ах! приласкайте нас! как члены все болят!
О тяжкий гнет тоски, ничем не облегченный!
Душа в изгнании… Но комнаты манят
Приветливо, как мать, и знают все движенья,
Все помыслы души и льют в нее бальзам…
О сколько сладости и сколько утешенья
Их мир и тишина дают порою нам!
Забвение всего! внезапная отрада,
Когда неясный вздох вещей качает нас
И навевает сон ритмичностью подчас,
Как мерный звук дождя в листве шумящей сада!

III

Да, комната — залив мечты уединенный!
Уставши распускать по ветру паруса,
Здесь к зеркалу мой дух причалит усыпленный.
Его уж не манят моря и небеса,
Движение планет, цветущий остров дальний,
Он смотрит в зеркало, как в мертвенный канал;
И надо ли желать, чтоб ветер отогнал
В морской простор его от пристани зеркальной?

IV

Сегодня я страдал в испуганных мечтах,
Следя, как испускал букет свой вздох последний.
Вдали был от меня он в комнате соседней
Куда его я снес, невольный чуя страх.
Казалось, что вода заботливою лаской
Продлит в букете жизнь еще на целый день;
Увы! глоксинии с серебряной окраской
Кончались в сумерках, поблекшие, как тень,
И погасал венец букета белоснежный!
И ты, мой дух, смотрел с тоскою безнадежной,
Как вянет жизнь твоя, теряя все мечты,
И осыпается, как неяшые цветы.
Над гибелью цветов я в грусти бесконечной
И в размышлении провел остаток дня:
В их жалкой участи и в тайне их сердечной
Мой собственный удел являлся для меня.
О ваза грустная! она — альков стеклянный;
Сквозь окна ветерок давал прохладу ей,
Но в спазмах сладостных кончался тем скорей
Чахоточный букет почти уж бездыханный,
А бедные цветы роняли свой убор,
Как будто кашляя, на сумрачный ковер.
О сладость! умереть, как будто засыпая, —
— Цветы ведь не грустят перед своим концом,
Исчезнут, в сумерках спокойных утопая,
Едва окрашенных желтеющим лучом!

V

В темнеющем углу пьянино одиноко
Задумалось и ждет, мечтая, бледных рук
Невесты молодой, чьи пальцы — без упрека;
Те руки исцелят его от долгих мук,
Они прервут на миг его уединенье
И задрожит оно под ласкою руки;
Надежда дремлет в нем еще на обновленье.
О, если бы взамен молчанья и тоски,
В эбеновый покров, как в траур облеченных,
Приблизилась к нему одна из юных дев
В один из вечеров весенних благовонных
И воскресила бы сокрытый в нем напев,
Сноп лилий раненых, от уз освобожденных!
Коснувшись клавишей руками, как волны,
Она бы вызвала в мечтательных забавах
Над ними лебедей ручных и величавых,
По бледным их волнам в доспехах из луны
Плывущих, лебедей волшебных Лоэнгрина.

Увы! стоит, грустя, безмолвное пьянино,
Объятое тоской вечерней темноты,
Где роза тайная небесной высоты,
Вздыхая, смерти ждет. Уж ночь полна прохлады;
Никто не подошел и клавиши в себе
Перебирают вновь, покорные судьбе,
Возможность музыки, веселья и отрады.

VI

Во мраке комнаты, едва домеркнет день,
Тревожат страшными, мучительными снами;
Под саваном луны их траурная тень
Хватает за сердце кошачьими когтями
И топит в гибельных объятьях, как вода.
От мрака радости все гибнут без следа
И вянут, как букет, недолгие забавы,
Лишь только он прольет в них черный сок отравы.
Перед счастливою поверхностью зеркальной
Внезапно темный креп опущен погребальный.
А свет израненный спешит уйти к окну,
Где саваном висит завеса кружевная.
Смертельно-сладкий яд содержит тень ночная!
И вот трепещем мы невольно…В этот час
Полет свободный душ слегка коснулся нас.
Неотразимый страх приводит нас в смятенье,
В постельных пологах рождая привиденья,
Подушки чувственный содержат аромат,
И лампы ранами открытыми горят,
Сочиться кровь теней, как будто, заставляя.
Но тени от огня спасаются в углу,
Сгущая там свою таинственную мглу.
— Над лампой свой конец находит мошек стая..
И кажется, что мрак, отмщая за себя,
Карает их за то, что солнце полюбя
Сильнее темноты, у лампы засвеченной
Они хотят найти луч солнца возрожденный.

VII

Когда, мечтатель, в мире сладких грез
Тебя часы томят холодным шумом
И сыплют время, точно капли слез.
То ключ воды с размеренным паденьем,
Что застывает у дверей души;
И тяжело становится в тиши
Внимать душой дробящимся мгновеньям.
Однообразно ожерелье так,
Порвавши нить, свои роняет зерна,
Которые все равны и все черны;
Укол минут; нанизанный тик-так.
Пусть маятник замолкнет хоть немного!
Все бегает невидимый паук,
В молчание глухой вливая звук…
От лап его родится в нас тревога.
Приносит завтра прежнюю тоску,
Часы бегут и шлют нам те же звуки;
Лишь прибавляется в пустыне скуки,
Еще немного лишнего песку.

Сердце воды ☛